Пелагея Ивановна Старикова: "Война жестока и бесчеловечна"

Но она научила малолетнюю узницу фашистских лагерей Пелагею Ивановну Старикову ценить жизнь

- Здесь, в Восточной Пруссии, закончилось мое детство… И здесь, не из книжек, а на собственной спине, я узнала, что такое батрачество, - рассказывает Пелагея Старикова, бывший малолетний узник фашистских лагерей.

Пелагея Ивановна живет в Академгородке, под Новосибирском. В наш край приехала погостить к родственникам… и нахлынули воспоминания, растревожившие душу…

- Хочется рассказать, как жестока и бесчеловечна война, как ломает она человеческие судьбы… Пусть и мое свидетельство об ужасах военного лихолетья, о том, как мы выживали в неметчине, войдет в историю страны, - говорит гостья редакции.

Пережитое такой острой болью «сидело» в сердце, что Пелагея Ивановна написала документальную повесть «Далекое – близкое». Она вышла отдельной книгой в Новосибирском книжном издательстве. Хотелось, - признается Пелагея Ивановна, - отдать дань памяти жертвам Великой Отечественной войны…

Солдата вермахта - провела

В 1941 году Пелагее исполнилось 11 лет. И жила она с родителями в одной из деревенек Новгородской области, неподалеку от старинного города Старая Русса. Отец девчушки, и все ее дядьки по матери сразу же на фронт ушли. Остались – старые да малые, да женщины, на плечи которых легла вся работа и в колхозе, и дома.

А потом в деревню вошли фашисты. Вели они себя по-хозяйски, нагло. И хоть мать строго-настрого наказала дочкам «из дома и носа не высовывать», любопытная Пелагея, набросив на плечи большой не по росту видавший виды зипун, вышмыгнула все-таки на улицу. Там-то ее и заприметил один из немецких солдат. Поманил пальцем к себе, дал конфетку и начал подталкивать прикладом к хлеву. А потом жестами показывать, мол, лезь по лесенке на сеновал. Что делать было? Полезла. Немец – за ней. Хоть и перепугалась Пелагея до смерти, но сообразила на
сеновале к окошку подбежать да на волю выпрыгнуть. Остался в руках у фрица только рваный зипун.

До самого утра она с матерью да двумя сестрами на колхозном картофельном поле провели, прячась в густой ботве. И Бог миловал. До поры до времени.

На чужбину

Вскоре немцы заставили деревенских женщин на подводах возить снаряды в Старую Руссу. Мать Пелагеи наотрез отказалась это делать: - Не буду, - кричала, - своими руками смерть подвозить для мужа да четверых братьев!

А вечером, под дулами автоматов, немцы заставили смелую женщину с тремя дочками сесть на повозку и повезли семью в неизвестном направлении…

- Мы думали, нас расстреливать везут, - вспоминает былое наша героиня. - Держимся друг за дружку, страшно, холодно, с жизнью, считай, уже и простились… Но привезли нас на железнодорожную станцию. А там, таких горемык, как мы - уйма…

Погрузили всех в вагоны. Снаружи их на запоры закрыли. Но никуда не едем. Через какое-то время слышим рев самолетов, взрывы, брань немцев… Мелькнула надежда: а вдруг наши летчики железную дорогу разбомбят, и нас всех по домам отпустят…

Однако дорога осталась цела, и поезд тронулся в путь. В дороге никого не кормили, люди питались тем, что успели прихватить с собой.

В Литве всех заставили раздеться, выдали по куску черного вонючего мыла, от вшей, а одежду продезинфицировали. И впервые за всю дорогу накормили невольников горячей гороховой похлебкой. И повезли дальше, до польско-немецкой границы. Там, неподалеку от польского городка Граево, они оказались в лагере, где были и военнопленные.

Кормили обитателей лагеря баландой из брюквы да хлебом, испеченным напополам с опилками. Батон выдавали на 20 человек. Люди пухли и умирали от голода. Та же участь нависла и над семьей Пелагеи. Но они остались живы лишь благодаря матери. Она то с одной, то с другой дочкой умудрялась обхитрить охрану (ложились поверх трупов на незарытой братской могиле, и под покровом ночи перебирались через колючую проволоку) и шли в польскую деревеньку просить кусок хлеба.

Местные жители, по словам моей собеседницы, относились к ним по-разному. Одни подкармливали беглянок, а другие – и собак с цепей спускали. Однажды их все-таки схватила охрана. Мать наказали розгами, а Пелагее один из немцев дал… большой круглый хлеб и большой пакет гороха. Может быть, у него дома тоже осталась такая же дочь, и он сжалился над голодной русской девочкой…

Цибулька

Однажды часть узников лагеря погрузили в машину и повезли на биржу труда. Так Пелагея с сестрами и матерью оказались в Восточной Пруссии, в хозяйстве фрау Цибульки. У нее было большое стадо коров, и Пелагея с младшей сестрой Татьяной пасли их, а мать со старшей дочерью - 15-летней Таисией - доила.

- Здесь мы немного отъелись, - улыбается наша героиня. – Голь-то, верно, говорят, на выдумки хитра. Подойдешь к корове, сцедишь молока в бутылку, потрясешь ее хорошенько – вот и маслица кусочек съешь, и молока досыта напьешься. Да и хозяйка оказалась человеком не злым. Зря своих работников не обижала, а у нее, кроме русских, были еще два французских военнопленных. Вот они-то, по словам Пелагеи Ивановны, жили куда лучше их. Постоянно посылки из Красного Креста получали. Да и комнаты на первом этаже, где они жили, отапливались, а в мансарде, которую хозяйка отвела для русских работниц, всегда было холодно.

Злая Дычка

Дочка фрау Августина забеременела от одного из пленных французов. Чтобы злая молва не вышла за порог дома, хозяйка поспешила избавиться от прежних работников. И оказались они в батраках у другой немки, которую прозвали злой Дычкой за то, что она скора была на расправу. Чуть что – сразу за палку хваталась. Здесь сестрам, несмотря на юный возраст, пришлось работать наравне с мужчинами.

Почти год провели они у злой Дычки. Однажды весной Пелагея с младшей сестрой зазевались, и скот, который они пасли на лугу, забрел на соседнее поле и потравил озимые. Чтобы их не наказали сестры принялись озимые с одного места на вытоптанное пересаживать. Хитрость удалась.

«Пусть хоть на родной земле похоронят»

Когда наша армия стала приближаться к немецкой границе, русских работников снова погрузили в товарняк и повезли на запад.

Так Пелагея с родными оказалась в Дании, где, как говорили, их должны были погрузить на баржу и затопить. По какой причине не удалось немцам те планы осуществить – неизвестно… Невольников освободили американские войска.

- Мою мать спросили: что дальше делать собираешься? Домой, на родину, поедем, - ответила та. А ее пугать стали, мол, не боишься, что Сталин вас расстреляет или в лагерях сгноит?

- А если и расстреляют, то хоть могилка будет на родной земле, - с вызовом бросила им мать.

В Ростоке, куда союзники отправили семью, мать Пелагеи снова допросили. Теперь уже наши. И отправили на родину.

- Ехали и плакали всю дорогу, - вспоминает наша героиня. – Ведь ни одной целой деревни из окна поезда мы не увидели. Все было разбито, сожжено…

Такой же сиротинкой встретила их и родная деревенька. Но самый жестокий удар ждал их от родного отца-фронтовика: узнав, что жена с детьми была в Германии, он от них отказался. Война наказала их дважды, сначала пленом, а потом, лишив отца.

Спасаясь от голодной смерти, семья перебралась в Латвию, потом – в Орел. Там Пелагея закончила вечернюю школу, а потом и заочно - техникум. Затем были: Грозненский нефтяной институт, позднее, но счастливое замужество, в котором родилось двое детей.

Как признается моя собеседница, она с лихвой наверстала упущенное, состоялась в выбранной профессии, стала счастливой женой и матерью.

- Война многому меня научила, прежде всего – ценить жизнь. И я наслаждаюсь каждым мирным днем, - сказала Пелагея Ивановна на прощание.